В 1941 году, когда началась война, наступали финны, но нас не эвакуировали. Сказали, что Красная Армия отстоит. Подпорожская ГЭС была стратегическим объектом, его продолжали строить дальше и эвакуацию не сделали. 7 сентября 1941 года бабушка рано утром услышала, что враг близко, тогда все запаниковали и сказали, что нам надо эвакуироваться. Власти своих всех эвакуировали, собрали людей и сказали, что дают час на сборы и на баржу на пристань повезут. А у нас в это время дедушка был на оборонительных работах, папа был в поездках, потому что Свирская ГЭС строилась. Бабушка и мы кое-что собрали, и бабушка отправила свою дочку, которой было 15 лет, бежать туда, где оборонительные сооружения строили. Когда она прибежала, все бросили лопаты и побежали на эвакуацию. Папу она не могла найти, потому что он был в поездке. А нас в это время посадили на грузовые машины и везли на пристань. Но до пристани нас водитель не довез, остановился, 1,5 километра нужно было идти. Все люди были с детьми. Нам было по 4 года, моему брату года не было, он был на руках. Водитель остановил машину и сказал, что ему нужно ехать за другими. И когда мы шли до пристани, мы опоздали на баржу. Но это на наше счастье, баржу всю разбомбили, и все утонули. Мы вернулись 7-го вечером, что было делать.
Когда мы путешествовали туда-сюда, уже пришли папа и дедушка, все с оборонительных вернулись, и просили нас эвакуировать. Но нам сказали: уходите в лес, Красная Армия скоро придет, долго вы там не пробудете. И 7-го сентября сколько людей собралось, всех по узкоколейке, которая уходила на Подпорожье (20 км. было у нас, 20 км. у финнов), привезли в лес. Там сделали шалаши, спали мы на еловых ветках. Даже запах еловых веток меня очень долго преследовал. 26-го сентября финны послали разведку, а 27-го мы увидели, что летит самолет. Все обрадовались, из шалашей побежали, думали, что нас освобождают. И увидели парашютистов, десант они высадили. Все радовались, бежали, но, когда самолет приземлился, все увидели, что это не наш самолет. В общем, всех нас собрали, под конвоем отвезли до узкоколейки, где был оставлен поезд, стали загружать в поезд, чтобы отвезти. Спрашивают, кто машинист. Все молчат. Но одна женщина пальцем показала: вот этот машинист, вот этот. Потом она у финнов работала переводчиком.
Нас привезли обратно в Погру, но в свои дома не пустили, разместили кого куда. Нас, например, поместили в комнату в больнице. Не только нас, много людей, и особенно шестерых машинистов, на которых ранее указала женщина. Держали нас там 4 дня. Два дня давали только воду, а потом давали типа баланды сваренной. А не в чем было есть даже, бабушка давала нам её на стекле, а мы облизывали это грязное стекло. Тут же они распределили, кого куда. А шесть машинистов и папу в том числе назначили на вольное поселение так называемое. Эти машинисты должны были восстановить депо. Нам выделили неплохой дом. Помню корыто, в котором нас мыли. И папа работал в депо. Это только называется вольное поселение, но всё под конвоем до работы, а мы могли только около дома гулять. Папе дали зарплату, это запомнила, 1200 марок, 600 марок снимали за паек. А всех остальных гоняли на работу, но тоже под конвоем. Папина сестра работала в прачечной, стирала белье, бабушка ухаживала в госпитале за ранеными. Зарплата была только папе, а все работали за паек. Хлеб давали. Даже не хлеб, в основном галеты. И, конечно, жилось нам там очень трудно и сложно, потому что мы были на передовой. Ночью спали только в подвале, в подполье. Квартира была двухкомнатная, большая, с нами, кроме бабушки и дедушки, жила папина сестра, нас трое, и мама была уже четвертым беременна. Когда определяли, кого куда, то все старались взять своих родственников в семью, и папа взял маминых двух сестер, одной было 40 лет, второй 25. Финны им давали отгулы часто, они ездили к себе домой, потом приезжали и продавали кое-что, например, портянки. Портянки у них были красивые, розовые, голубые. А у нас же всё обносилось, ничего не было. Нам Оленька, мамина сестра, из этого шила. Или они свое поношенное обмундирование продавали. Каждую ночь бомбили. Ещё финны любили выпить, и пьяные в поисках девушек врывались в семьи. Если не открывали, то они стреляли в дверь. Помню такой случай. Мы же были маленькие и глупые. Оленьку спрятали на кровать-сетку и накрыли матрасом, а на матрас посадили меня. На вторую кровать Марусю спрятали и посадили сестру. И папа нам говорит, что мы в прятки играем. И вот финн пьяный ищет, а мы глупые показываем.
В 1942 году финны маминых сестер отправили в Падозеро на лесозаготовки. Им иждивенцы были не нужны. Они там прожили всю войну, и в 1945 году, когда война кончилась, они вернулись снова в Подпорожье. А бабушку с дедушкой отправили в 1943 году в 3-й концлагерь на Промышленной в Петрозаводск, тоже они были лишние. Наверное, финны уже понимали, что они терпят поражение. В депо, где папа работал, стали появляться военнопленные. Их плохо кормили, и наши потихоньку носили им еду. И тут мы папу очень подвели. Когда дедушку и бабушку отправили в лагерь, мама нас отправила в депо к папе нести еду. Нам было по 5,5 лет. И мы навели, и папу не пустили домой. Дня три мы ждали, все были в панике. А его отправили в 5-й концлагерь. Но, как я теперешним умом думаю, его просто кто-то спас от разборки. И оказалась мама с четырьмя детьми, и отправить нас никуда не могли. Но и мы были им не нужны.
В начале 1944 года нас повезли с Подпорожья. Везли четверо суток и привезли тоже в 3-й концлагерь. Привезли туда, а там в концлагере было три больших дома, комнаты такие большие, и в каждую по две семьи разные. Спали на полу, но дед сделал нары на столбиках, матрасы делали, травой набивали.
Когда мы приехали, с бабушкой и дедушкой жила чужая семья. Мы с ними договорились и оказались все вместе. Наверное, была какая-то связь подпольная, потому что уже знали, что папа в 5-м концлагере, папа знал, что мы там. Когда привезли в концлагерь, сначала не пустили в дом, двое суток на санобработку, потом только пустили. Не помню, как нас кормили. Не просто так жили, заставляли работать кого на чем. Напротив нашего дома была вышка. Мы с сестрой Фалей играли на травке около дома, делали мостики. И финны нам бросали камешки в конфетной обертке и аплодировали. Нас за это, когда увидели, выпороли родители. В 1944 году 27 июля, была видно связь, взрослые-то знали. Когда мы 28-го утром проснулись, ворота концлагеря были открыты, финны ушли без боя, без всего. А взрослые стояли у пристани с флажками, показывали, что финнов нет, чтобы не бомбили. Потом на дорогу, где ул. Правды и до сих пор эти деревянные дома, там встречали солдат.